Старушка шла неожиданно резво и почти не проваливалась в сугробы, но все же Ирка, склонная к постоянным уколам совести, сразу сошла с утоптанной тропы.
– Не ходите по снегу, бабушка! Ноги промочите! – сказала она.
Старушка остановилась и посмотрела на Ирку сообразительными темными глазками. У Ирки появилось странное ощущение, что ее просветили рентгеном. Затем старушка загадочно улыбнулась и, ощупывая снег зачехленной палкой, подошла к Ирке. На ногах у нее были не ожидаемые ботинки «прощай, молодость!» и даже не сапоги с выдранной молнией, а растоптанные низкие кроссовки белого цвета. Валькирия сочувственно подумала, что бабуля, должно быть, сильно нуждается.
Одновременно Ирка с удивлением отметила, что Эссиорх и Багров напряглись. Она приписала это тому нехорошему зоологическому превосходству, которое испытывает так называемый гигиенический человек ко всем, кто равнодушен к мылу, но неравнодушен к пустым бутылкам и недокуренным бычкам.
Старушка переложила палку в левую руку, правую же с необычной решительностью протянула Ирке:
– Заботишься обо мне, милая? Что ж, дело хорошее. А ну-ка!..
Ирка, растерявшись, схватилась за карман, где у нее лежала мелочь, но старушка, довольная своим бутылочным бизнесом, в мелочи не нуждалась.
– Не это… Руку дай! – сказала она нетерпеливо.
Ирка протянула ей руку.
– Не смей! Не надо! – предостерегающе крикнул Багров.
Старушка строго взглянула на Матвея.
– Боишься, некромаг? За себя бойся! По звездам ты давно умер!..
Ирка напряглась. «Некромаг? По звездам? Откуда эта старуха знает, кто мы такие?»
– Смерть это. Разве непонятно? – хмуро сказал Эссиорх, сразу выдавая ответ.
Старушка посмотрела на него без восторга. Эссиорх и Багров явно нравились ей куда меньше, чем Ирка.
– Зачем же так сразу в лоб? У меня, между прочим, и имя есть. Аида Плаховна, старший менагер некроотдела, – представилась она. Ее малиновый носик шмыгнул не без кокетства.
Ирка не успела отдернуть ладонь, и рукопожатие, которого так не желал Багров, все же состоялось. Ладонь у Аиды Плаховны была сухая, пальцы цепкие. Ирка ощутила сильное желание освободиться и сдержалась, лишь сделав над собой усилие.
Аида Плаховна, должно быть, что-то почувствовала, и руку разжала. В ее глазках появилось нечто предостерегающее и недоброе.
– А вот этого не надо, девочка! Не брезгуй! Жизнь-то по-всякому людей расшвыривает… Я тоже, может, не менагером родилась. Иной палач и тот в детстве за мороженым в киоск бегал… Впрыгнет в один сандалет, а другая нога босая. Уж я-то их ой как знаю, своих палачей-то!..
– Простите, – сказала Ирка виновато.
Аида Плаховна смягчилась. Должно быть, вспомнила, как валькирия беспокоилась, когда она топала по сугробам. Сунув руку в боковой карман рюкзака (когда она потянулась к рюкзаку, Эссиорх напружинился), старушка извлекла глиняную трубочку. Зажгла ее прикосновением ногтя и задымила. Ирка осторожно втянула дым носом. Дым пах как-то необычно.
– Ну то-то же… – сказала Мамзелькина. – На первый раз прощаю, а второго раза у меня и не бывает!.. А ты, некромаг, смотри: не зли меня! Нечего глазками сверлить! Я тебе не девочка на пляже!
Багров резко отвернулся.
– Что, гордый? Я гордых люблю! Иного гордого в рюкзачке таш-щишь, а он елозит, нос кверху дерет! Ну прям камедь! – сказала старушка одобрительно.
Мамзелькина достала плоскую, с небольшим изгибом военную фляжку из тех, что продаются на Воробьевых горах для падких на экзотику туристов, открутила крышку и отхлебнула. Ирка ждала, что Мамзелькина поморщится, но та, если и поморщилась, то исключительно из кокетства.
– Моя походная больница! Работа уж больно нервная, сил нет! – сказала она.
– А вы сейчас на работе? – спросила Ирка.
– Не будь наивной! Она всегда на работе! – сквозь зубы ответил Багров.
– А ты не груби, некромаг! Ишь, развоевался, петух! – окрысилась на него Мамзелькина.
Матвей демонстративно смотрел в сторону. Старуха, как заметила Ирка, не нравилась Багрову, и он даже не пытался это скрывать. Антигон вел себя примерно так же, разве что менее задиристо. Должно быть, понимал, что испытывать терпение нервной сотрудницы некроотдела небезопасно.
Разговаривая, они продолжали идти. Вскоре вдали замаячил угол тринадцатого дома, с привычной стыдливостью закутанный строительной сеткой.
Эссиорх, видя, что Мамзелькина явно идет вместе с ними, остановился. Нападать на резиденцию мрака при деятельном участии болтливого менагера было, мягко скажем, нежелательно. Ох уж этот магический мир! Ничего важного нельзя сделать незаметно.
Эссиорх кашлянул, смутно надеясь, что Мамзелькина все же куда-нибудь свалит.
– Прекрасный вечер! – сказал он, глядя на небо. Поднятое вверх лицо мгновенно стало мокрым от таящего снега. Снег валил, как пух из распоротой подушки.
– Лучше не бывает, – усмехаясь, отвечала Аида Плаховна.
– В такой вечер приятно посидеть где-нибудь под крышей, у камина, потягивая винцо… – продолжал соблазнять Эссиорх.
Мамзелькина заинтересованно шмыгнула носом.
– Что, приглашаешь, что ли? Да кого оно проймет, твое винцо?
– Так медовушки можно, текилы или ямайского рома! Мы это враз! – влез прозорливый Антигон.
Аида Плаховна опустила голову и с некоторым удивлением обнаружила подобострастную физиономию кикимора где-то в районе своего пояса.
– Вижу: знаешь! За что люблю, за то хвалю! – сказала она, бесцеремонно сгребая его за бакенбарды и с неожиданной силой приподнимая для поцелуя. Антигон в панике засучил ногами. Ему почудилось, что его повесили. Поцеловав кикимора, Мамзелькина звучно сплюнула в сугроб и вытерла губы рукавом.